Н.И. Харджиев. Ранний Хлебников
Прошло более пятидесяти лет со дня смерти поэта, а его биография до сих пор весьма слабо изучена.
Публикуемые воспоминания рассказывают о Хлебникове — гимназисте и студенте. Воспоминания эти были написаны в 1935 году, по моей просьбе, ранними друзьями поэта искусствоведом Б.П. Денике (специалистом по восточному искусству) и его родственником Д. Дамперовым (геологом, профессором Воронежского университета).
Сжатые и точные воспоминания литературных соратников и друзей поэта (В. Маяковского, В. Каменского, Е. Гуро, М. Матюшина, Н. Асеева, Д. Бурлюка и других) резко отличаются от мемуарной литературы о Хлебникове, особенно той, которая появилась в 60–70-х годах. Характерно, что мемуары «случайных знакомых» поэта (и просто мистификаторов) всегда многословны: отсутствие достоверных сведений компенсируется безвкуснейшей беллетризацией и однообразными анекдотическими подробностями. Историкам литературы хорошо известно, что большинство мемуаров, написанных несколько десятилетий «спустя», — источник чрезвычайно сомнительный, подлежащий самой строгой критической проверке.
В воспоминаниях проф. Дамперова ценны сведения о круге научных интересов Хлебникова. Его увлечение кристаллографией имело, конечно, эстетические основания (подобно изучению японского языка).
Поэтическое «корнесловие» Хлебникова, славяно-азийский характер его творчества как-то заслонили в сознании читателя интерес поэта к западноевропейской литературе. Д. Дамперов называет имена тех французских поэтов-символистов, которых читал Хлебников. Эти сведения помогут выяснить и наименее изученные истоки поэтики Хлебникова. Привожу текст воспоминаний Д. Дамперова:
«Виктора Хлебникова я знал задолго до переименования его в Велимира. Помню его и гимназистом Казанской 3-й гимназии, молчаливым и застенчивым, в возрасте около 15 лет. Он был ровесником и одноклассником моего товарища и родственника Б.П. Денике. Оба были одним классом моложе меня. Они окончили гимназию в 1903 году.
В классических гимназиях конца XIX века естествоведение совершенно не преподавалось, а так называемое «природоведение» было введено в младших классах только в начале XX века. Хлебников общался с природой не только в дачный сезон, но в любое время года (он много бродил и ездил со своим отцом). Он увлекался орнитологией, особенно сезонными перелетами птиц, и записывал свои наблюдения и весьма оригинальные гипотезы. У наших профессоров-зоологов Виктор Хлебников, еще до поступления в университет, считался подающим большие надежды натуралистом. Таково было мнение профессоров А. Остроумова, М. Рузского и Э. Мейера. В то же время Хлебников слыл талантливым математиком. Студентом он увлекался и кристаллографией, этой, по его мнению, наиболее законченной из дисциплин естественного отделения физико-математического факультета. Помнится, что Хлебников интересовался и философией.
Было бы важно выяснить, посещал ли Хлебников один из замечательнейших в тогдашней Казани кружков, собиравшийся у известного математика, профессора А.В. Васильева. Сын профессора, поэт и философ Николай Васильев, в некоторых отношениях мог сходиться с Хлебниковым.
Ближе мне пришлось узнать Хлебникова в 1907 году, когда, вернувшись из Парижа, я с женой и сестрами проводил лето на Волге, в деревне Ташовке, километрах в 30 ниже Казани. Там же, в крайней (считая вниз по Волге — первой) избушке, на самом берегу поселился и Хлебников. Характерно, что и здесь он искал уединения и максимальной близости к природе. Наши отношения несколько усложнялись сильным увлечением Хлебникова одной из близких моих родственниц. Внешне это увлечение выражалось угрюмой молчаливостью в ее обществе и усиленным угощением шоколадом, подносились и стихи (кажется, была написана и целая поэма), а также рисунки, очень тонкие и расцвеченные.
Мне ярко запомнилась последняя наша встреча. В ночь на 29 февраля 1908 года бурно проявилась стихийность будущего Велимира. Его друзьям и мне с трудом удалось предотвратить яростное столкновение с мнимым соперником (и товарищем по гимназии), которого Хлебников грозил “застрелить как куропатку”.
Бывая в нашей семье, Хлебников любил слушать рояль: Бетховен, романтики, Лист, Вагнер, оперы “могучей кучки”.
Я снабжал Хлебникова журналами “Весы” и “Золотое руно” и книгами по истории искусства. Помнится, что он интересовался и привезенными мной из Парижа книгами Бодлера, Верлена, Гюисманса, Верхарна, Метерлинка, антологией новой французской поэзии и т. п.».
Упоминаемая в записи проф. Дамперова его родственница (В.И. Дамперова), которой Хлебников «подносил стихи», сообщила ряд сведений о поэте А.Г. Островскому. Записанный им краткий рассказ В.И. Дамперовой был напечатан, кроме куска, публикуемого здесь впервые, в качестве дополнения к воспоминаниям проф. Дамперова. Отличный гребец, Хлебников любил прогулки по Волге: «Физической опасности он совсем не боялся. Раз, катаясь по Волге, мы прицепились к барже, которая шла на буксире за пароходом. Но когда пароход повернул, мы увидели, что на нас идет встречный. Ялик притерло к барже. Он зацепился за якорь, прикрученный к боку баржи. Хлебников порывался прыгнуть в воду, “чтобы было легче”, но его не пустили. Тогда он вскочил на якорь и, обрывая себе руки в кровь, с трудом отцепил ялик».
О встречах Хлебникова с Н.А. Васильевым (он был на пять лет старше поэта), к сожалению, не сохранилось никаких документальных сведений.
Н.А. Васильев (1880–1940) — талантливый логик, автор ряда работ: «О частных суждениях...» (Казань, 1910); «Воображаемая логика» (Казань, 1911); «Воображаемая (неаристотелева) логика» (1912) и др. Научное наследие Н.А. Васильева свидетельствует о его приоритете в разработке некоторых положений конструктивной логики.
В 1904 году в Казани был издан сборник его стихов «Тоска по вечности», тогда же отмеченный полусочувственной рецензией Аврелия (Валерия Брюсова) в журнале «Весы» (№ 6).
Интересные сведения о Хлебникове содержат в себе и воспоминания его гимназического товарища Б.П. Денике:
«Я познакомился с Хлебниковым в 1898 году в Казани, куда он приехал из Симбирска, чтобы поступить в 4-й класс III гимназии. Тихий, замкнутый, говоривший коротко и односложно, он произвел на товарищей впечатление малоспособного мальчика.
Через год преподаватель словесности сказал, что прочтет лучшее сочинение. Оно поразило нас оригинальностью языковых оборотов и очень свободным подходом к теме.
— Это написал Виктор Хлебников,— сказал преподаватель.
Хлебников во время чтения сидел с равнодушным видом, как будто это его не касалось.
Вскоре, однако, преподаватель словесности разочаровался. Он сказал, что у Хлебникова есть способности, но он их губит стремлением к необычайным выражениям.
Летом 1904 года студент Хлебников жил в селе на берегу Волги, один в избе. Бытовая его неприспособленность была поразительна. Помню, однажды я пришел к нему, и мы решили сделать яичницу. Масла не оказалось.
— Это ничего, — сказал Хлебников. И, разостлав на сковороде бумагу, не без ловкости изжарил яичницу таким своеобразным способом. Мне эта яичница не понравилась.
Приходя к нему в избу, я часто заставал его за изучением японского языка.
— Я ищу в нем особых форм выразительности, — объяснил мне Хлебников...
В этот период Хлебников увлекался поэтами-символистами, внимательно следил за “Весами”, знал наизусть многие стихи Сологуба.
Вероятно, с 1906 года мы долго не встречались. Через шесть лет, приехав в Москву, я пошел в Щукинскую галерею, которая тогда была открыта только по воскресеньям. Здесь я столкнулся с Хлебниковым, которого сопровождал высокий красивый юноша в бархатной толстовке. Это был девятнадцатилетний Владимир Маяковский.
Мы долго ходили по галерее, и Хлебников проводил аналогии между новой французской живописью и своими формальными исканиями в области поэтического языка.
Почти через десять лет, в самом начале 1922 года, я встретился с Хлебниковым у нашего общего знакомого Кириякова. Хлебников, недавно приехавший в Москву с юга, был бледен, изможден. Ходил в солдатской шинели, в персидской барашковой шапке, в тяжелых солдатских башмаках. Его громоздкий портфель был туго набит рукописями. Хлебников читал нам поэму математического характера».
К сожалению, мемуарист совершенно не касается своих взаимоотношений с Хлебниковым. Между тем Б.П. Денике, несомненно, интересовал поэта как историк восточного искусства, о котором они могли беседовать еще в «казанский» период.
О своих последних встречах с Б.П. Денике поэт упоминает в письме к Е.Н. Хлебниковой. «Поэма математического характера» — по всей вероятности, «Зангези» (см., например, «плоскость» XVIII).
Любопытно указание Б.П. Денике на интерес Хлебникова к художникам щукинского собрания. Это подтверждает нашу мысль о воздействии живописи на поэтическую систему Хлебникова и его литературных соратников.
Опубликовано в кн.: Харджиев Н.И. От Маяковского до Кручёных: Избранные работы о русском футуризме. М.: Гилея, 2006.
